Тобиас Уэллс - Моя прекрасная убийца [Сборник]
Шестеро мужчин встали и подняли кубки. Некоторые иронически улыбались, на лицах других было написано безразличие. Выпили. Машина поднял свой кубок и наклонил его — так, что вино пролилось на пол.
— Это — жертва богам, которые, наконец, отступились от вас. Наши коллеги не обидятся — они знают, что Мы не можем встать и выпить вместе с ними.
Шестеро выпили и сели снова. Джаггер улыбнулся.
— Я признателен за оказанную мне честь, но хочу внести маленькую поправку. Никак не могу согласиться, что не выполнил своей задачи. Напротив, мне все удалось наилучшим образом.
Серебряная маска повернулась к нему.
— Я успел сжечь все споры ржавчинного гриба. От них не осталось совсем ничего.
Маска повернулась слева направо, и свет ламп, отразившись на серебре, на миг превратил его в золото.
— Вы ошибаетесь, мистер Джаггер, — сказал Машина. — Мы не так глупы, и Мы не доверяем никому из людей. Вы действительно взяли то, что лежало в сейфе. Но споры всегда при Нас — с тех пор, как они к Нам попали. Они будут и впредь оставаться при Нас, пока не настанет черед применить их.
Это была поразительная новость. Джаггеру потребовалось несколько секунд, чтобы оправиться от удара. Наконец, он заговорил снова:
— Тогда и я сообщу вам кое-что, о чем умолчал Си-лидж-Бикн. Штамм гриба, который у вас, не регенерирует и не теряет своих свойств через три года. Когда вы развеете споры, пшеница на Земле будет погублена навсегда. Половина населения на планете умрет от голода.
Шестеро мужчин за столом беспокойно зашевелились.
— Это правда? — спросил тот из них, который пред-ставлял Австралию. — Мне такого никто не говорил.
Машина поднял руку, предотвращая дальнейшие вопросы.
— Да, это верно. Профессор Силидж-Бинн мог и умолчать. Но Мы узнали и без него.
— В таком случае, — сказал Агостиньо, — я должен просить вас пояснить ваш план. Мертвые нам денег не заплатят.
— Он прав, — кивнул Альберт Цин Чен. — Я, конечно, не прочь заработать мешок денег, но не хочу, чтобы из-за меня гибли миллионы людей. Я занимаюсь честным бизнесом. От кого же мы получим наши деньги, если все погибнут?
— Вы ввели нас в заблуждение, синьор, — возмущенно заявил тип из Южной Америки. — Извольте объясниться.
Он поднялся и двинулся к Машине, но вдруг покачнулся. Глаза его закатились. Он схватился рукой за сердце. Ноги подогнулись, и он рухнул на пол, ударившись головой о край стола.
Агостиньо вскочил.
— Сердечный приступ! — воскликнул он. — У вас есть врач?
Он склонился над трупом мексиканца и вдруг повалился на него. Белоснежная манжета высунулась из рукава на неподвижной его руке.
Джаггер потрясенно наблюдал за происходящим. Но ни Машина, ни Тримбл даже не шелохнулись. Джаггер оглядел остальных. Альберт Цин Чен сидел неподвижно, уронив голову на грудь. Южноафриканец навалился на стол, будто прикорнул на руке от усталости. Жан-Пьер Бутальб сполз с кресла. Судя по его лицу, он уже не мог ничего сказать от имени Европы. Серебряная маска медленно повернулась к Джаггеру. Казалось, она беззвучно смеется.
— Из семерых остался один, — сказал Машина. — И теперь он правит всем миром сам. Наши люди порой ведут себя глупо, как вы имели возможность заметить, мистер Джаггер. Но если уж Мы предпринимаем какой-нибудь шаг, то, в отличие от них, хорошенько его обдумываем.
Джаггер поглядел на мертвых, потом на серебряную маску.
— А что теперь будет со спорами? — спросил он.
Машина повернулся к Тримблу.
— Скажи ему.
Тримбл ухмыльнулся. Это был беспощадный оскал, как у крокодила.
— Мы уничтожили руководителей, но их организации остались, — пояснил он Джаггеру. — Не изменилось ровным счетом ничего. Только прибыль теперь пойдет в один карман.
Казалось, он был необычайно обрадован происшедшим. Машина кивнул.
— Тримбл понимает Нас. Он никогда не пытается обманывать Нас и, кроме того, обладает великим даром исполнять все поручения без лишних вопросов. Тримбл уже скоро будет вознагражден за все.
Джаггер не знал, что ему и думать. Неужели ему не послышалось, и в электронном голосе вправду прозвучала ироничная нотка?
— Но прежде, — продолжал Машина, — Тримбл приведет сюда девушку и этого Неприятного Кадбюри, в услугах которого Мы больше не нуждаемся.
Тримбл снял с предохранителя свой автоматический пистолет и сказал:
— Сделаю это с особенным удовольствием.
— Нам бы хотелось уверить вас — Мы только недавно узнали, что Кадбюри, которому было поручено покарать Бархран — а каждого, кто изменит, постигнет кара, — превысил свои полномочия столь варварским образом. Мы намерены доставить вам, так сказать, последнее удовлетворение — предложить вам поучаствовать в наказании Кадбюри.
— Веди его, — приказал Машина Тримблу, который тут же направился к выходу. Но только раскрыл дверь, как раздался душераздирающий крик.
Брайони проснулась от того, что услышала над собой частое тяжелое дыхание и ощутила, как по телу шарят чьи-то руки. Руки скользили по бедрам, поднимаясь вверх. Она напрягла всю свою волю, чтобы стряхнуть с себя сонное оцепенение, в плену которого оставалась до сих пор. Наконец, ей удалось сесть в постели. Над ней склонился Кадбюри, от которого разило дешевым вином. У самого лица своего она увидела его искаженную физиономию с влажными приоткрытыми губами.
Заметив, что она проснулась, Кадбюри неловко выпрямился. Он был сильно пьян, и его повело к стене. Он прислонился к ней спиной и захихикал.
— Ну, золотко?! Как себя чувствует наша маленькая сахарная куколка?
Брайони медленно вспомнила, что с ней случилось. Она была у себя в номере. Раздался стук в дверь, и женский голос что-то сказал по-итальянски. Она открыла — и в номер тут же ворвались двое мужчин. Они прижали к ее лицу носовой платок, пропитанный чем-то. Она еще успела почувствовать, как ей ставят укол в руку — и все. Дальше сплошной черный провал.
Сейчас она поняла, что находится на судне, и, конечно, могла предполагать, на каком именно. Но раздумывать было некогда — Кадбюри снова двинулся к ней и неуклюже облапил.
— Ну, давай, — заплетающимся языком пробормотал он. — Не будь такой робкой. Я не сделаю тебе больно.
Брайони без особого труда удалось выскользнуть. Она соскочила с кровати и бросилась к двери. Тут обнаружилось, что они уложили ее на кровать прямо в обуви. Правда, одна туфелька где-то потерялась, и Брайони чуть не упала при первом же шаге. Однако Кадбюри подхватил ее, как ни был пьян. Теперь он крепко держал ее сзади, схватив ее за грудь. Она чувствовала его влажное зловонное дыхание. Постепенно руки Кадбюри становились все более грубыми.
— Давай, малышка, — шептал он. — Будь со мной поласковей.
Брайони отчаянно отбивалась, но Кадбюри это явно нравилось. Он смеялся, схватив ее за платье одной рукой.
— Вот так, славно, — бормотал он. — Только чур, сопротивляйся по-настоящему, так даже приятнее.
Брайони попыталась освободить руку, чтобы вцепиться ему в лицо, но он обхватил ее еще крепче. Тогда она сделала вид, будто уступает. В уголках рта у Кадбюри выступила слюна. Он рванул изо всех сил и разорвал на Брайони платье до пояса.
В этот миг она ударила его коленом, целя в пах. Он разгадал ее маневр и увернулся, но кровать пришлась ему под колени, и он свалился на пол, успев схватить Брайони за щиколотку.
Он лежал на спине, бессмысленно скалясь, однако его рука сжимала ногу Брайони, будто тиски. Он дернул, и девушка пошатнулась. Вторая рука легла выше, на икру. Едва Кадбюри ощутил под рукой нежную шелковистую кожу, выражение лица его изменилось. Пьяная дурашливость разом улетучилась, глаза сузились. Теперь в них отражалась откровенная похоть.
Он еще крепче сжал щиколотку Брайони, а вторая рука медленно двинулась выше. Чтобы было удобней, он перекатился по ковру и теперь лежал прямо у ног девушки, не сводя глаз с разорванного платья. Брайони ощутила, как в ней поднимается страх. Ей с трудом удавалось сохранять равновесие. Кадбюри продолжал тянуть, оторвав ее ногу от пола. Брайони с ужасом поняла, что в следующий миг не удержится и упадет. Кадбюри так и ждал этого момента, не сводя с нее жадных глаз.
И тогда Брайони, не раздумывая, наступила ему на физиономию. Высокий острый каблук пришелся Кадбюри прямо в глаз. Его рука вначале стиснула щиколотку Брайони с невероятной силой, потом сразу ослабла. Он испустил нечеловеческий вопль, который эхом разнесся по всей яхте. Руки его судорожно зашарили по ковру, потом он затих.
Брайони, словно лунатик, сделала несколько шагов и оперлась о стену каюты. Прижав ладонь ко рту, она смотрела на свою туфельку, которая, как диковинный гриб, торчала из окровавленного глаза Кадбюри. Затем на подгибающихся ногах двинулась к двери.
